О.А. Васильева,
кандидат политических наук, ВТК, кафедра гуманитарных дисциплин
Ю.Д. Гражданов,
доктор исторических наук, профессор, Волгоградская академия государственной службы
Рецензия на монографию: Зязиков М.М. На рубеже столетий. Ингушетия в конце XIX–начале XX веков. — Южный издательский дом, 2011.—280 с.
Рецензируемая монография относится к числу заметных исследований, посвященных культурологическим проблемам истории ингушского народа. Несмотря на то, что она заявлена как историко-культурологическая, в научном плане данный труд претендует на более широкое значение в этнографическом и краеведческом смысле.
Важно указать, что из всего культурно-этнографического поля исследователь вычленил те сферы жизни ингушей, которые способны показать основные тенденции и характер взаимодействия наиболее значимых элементов культуры и общественной практики. На базе выделенных областей изучения М. М. Зязиков строит структуру монографии. Она включает введение, четыре главы и библиографию.
Следует отметить, что в работе изложена не только авторская трактовка закономерностей эволюции ингушского духовного наследия на протяжении довольно значительного хронологического периода, но и, по существу, предлагается понимание ингушской культуры через призму российской культурной традиции, что обусловлено, прежде всего, союзом и единением в марте 1770 года ингушского этноса с Российской империей, причем, как подчеркивает автор, данный акт «был совершен в результате исторически мотивированного выбора всего этноса» (с. 8), что подтверждается кратким историческим экскурсом российско-ингушским взаимоотношений.
Изменение геополитической ситуации, связанной с распадом таких полиэтничных государств, как СССР и СФРЮ, повлекло за собой резкое обострение межэтнических отношений на постсоветском пространстве, осложненное измененными формами человеческого сознания, где этнонациональный фактор, порой, становился доминирующим практически во всех сферах жизнедеятельности общества.
Однако подписание 4 июня 1992 года Верховным Советом Российской Федерации закона «Об образовании Ингушской Республики в составе Российской Федерации», означавшее возвращение ингушам своей государственности, только упрочило в их сознании понимание того, что созидательный труд на ниве политического, социально-экономического и культурного строительства возможен лишь при условии плодотворного сотрудничества со всеми этносами Российской Федерации.
Благодаря такой позиции, выбранной руководством республики, Ингушетия отметила в 2012 году свое двадцатилетие значительными успехами не только в основополагающих сферах жизнедеятельности, но и в разработке новых научных направлений, оценок и выводов.
В частности, проблема взаимодействия культур на территории Российской Федерации признается ведущими ингушскими исследователями как первостепенная. Основы грамотной национальной политики со стороны федерального центра «начинают только формироваться в условиях демократического общества», что, безусловно, требует «учета этнокультурной специфики того или иного народа» [1, с. 14–15].
Необходимость самостоятельного изучения, прежде всего, историко-культурных особенностей развития собственного этноса побуждает современных ингушских авторов изучать свой народ, как в целях планирования современного развития, так и «выработки стратегии развития будущего» [1, с. 15].
Специфика современного социально-политического контекста, как верно заметил М. М. Зязиков, состоит в том, что «ингуши выступают примером монолитного единства в универсалиях всеобщей кавказской цивилизации» [1, с. 16].
Кроме того, исторически нельзя отрицать тот факт, что ингушский народ постоянно пытался сохранить добрососедские отношения с другими этносами и стремился поддерживать мир на всем российском социокультурном пространстве [1, с. 16].
Единая культурологическая традиция в ингушской науке, по сути дела, не прерывалась, несмотря на межэтнические конфликты и противостояния в развитии ингушской науки.
Действительно, данный труд М. М. Зязикова условно можно назвать продолжением его предыдущей работы «Традиционная культура ингушей: история и современность», в которой исследователем уже было уделено внимание таким вопросам, как истоки, становление и характерные черты традиционной ингушской культуры.
В новой же монографии автором рассматриваются такие проблемы, как особенности национального характера, традиционной организации ингушского социума, его хозяйственной деятельности, общественного устройства и этнонациональных традиций, обрядов, норм нравственности, а также народного творчества ингушского народа.
Надо отметить, что методологическая основа исследования свидетельствует о весьма значительном объеме предварительно проделанной работы. Научный подход, в целом, следует признать комплексным.
Основная идея рецензируемой монографии заключается в том, что автор, показывая самобытность культуры ингушей и проводя параллели с культурами других народов, воспринимает проблемы государства в неразрывной взаимосвязи с культурным наследием отдельно взятого этноса. Исследователь убедительно доказывает, что без учета культурных системообразующих элементов невозможна организация эффективного политического управления на федеральном и региональном уровнях.
Подлинная любовь М. М. Зязикова к своему народу и своей малой Родине определяющим образом сказалась на структуре рецензируемой монографии.
Уже во введении автор концентрирует внимание на анализе такого понятия как «родина» и его синониме «отчизна», сопоставляя названные термины с русскими аналогами и связывая их употребление не только с отечественной классикой, но и с ингушским фольклором, в частности, с ингушской легендой о Столовой главе. При этом исследователь не только привел перевод данной легенды на русский язык, максимально сохранив особенности оригинала, но и тонко вплел в канву повествования ингушскую традицию строителей башен, храмов, склепов прикладывания на оштукатуренную поверхность руки мастера, что означало фирменный знак, своего рода клеймо творца.
Кроме того, как истинный знаток ингушской мифологии и не только, М. М. Зязиков провел компаративистский анализ с греческой мифологией, в частности, с известным мифом о Прометее (с. 11–12).
При этом лейтмотивом рассуждений исследователя становится тезис о том, что родной край самое дорогое для любого живого существа, свидетельством чему служит небольшая притча «Здесь моя Родина», воплощающая в себе библейское и народное начала (с. 12–13).
Стоит также специально остановиться на концовке «Введения», оригинальность которой заключается в симбиозе Родины и народа, что нашло свое выражение в наиболее ярких пословицах ингушского народа на эту тему, аналоги которым представитель отдельно взятого этноса обязательно найдет в сокровищнице своего фольклора (с. 13).
В свете вышеизложенного совсем не случайно содержание небольшой по объему первой главы «Категории национального характера», посвященной нравственным ценностям ингушского народа. Среди основополагающих категорий М. М. Зязиков выделяет достоинство, благородство, честь, воспитанность и слово.
Интересна композиция данной главы. Прежде чем приступить к мотивированности выбранных категорий, автором анализируются «нюансы» и «тонкости» национального ингушского характера, как с позиций исторического прошлого, так и с отражением этих особенностей в малых формах устного народного творчества, прежде всего, в пословицах.
Пожалуй, мало у какого народа найдется столь оригинальное отношение к похвале как у ингушей: «Похвали человека с кончик иголки, как он тут же начнет портиться у тебя на глазах» (с. 15).
В приведенном образце заключен глубокий философский смысл: человек должен стремиться к достижению цели не ради похвалы, а во имя высокой цели или получения значимого результата своей деятельности, где излишняя похвала ничего, кроме вреда, не принесет ни тому, кто расточает похвалы, ни тому, кому она предназначена.
В данном контексте представляется обоснованным переход автора к анализу трудов своих предшественников исследователей-ингушей, занимавшихся изучением проблемы национального характера, таких как Ч. Ахриева, М. Базоркина.
Однако М. М. Зязиков объективно отмечает недостаточную степень изученности данного вопроса в силу, прежде всего, субъективных причин, носящих личностный характер. В то же время он указывает на то, что интерес к ингушской истории и устному народному творчеству характерен и для представителей иных этносов. В частности, отдавая должное заслугам русским ученым-кавказоведам, М. М. Зязиков подчеркивает их любовь и трепетное отношение «к богатейшей и самобытной культуре ингушей» (с. 18).
Будучи выходцем из ингушской среды, зная культуру своего народа изнутри, М. М. Зязиков не претендует на всеобъемлющее и исчерпывающее описание национального характера своего этноса, особо останавливаясь на наиболее характерных чертах, с его точки зрения.
Выделяя и описывая выбранные категории национального характера, автор не только приводит ингушское и параллельно русское обозначение заявленных категорий, но и на основе описательного историко-философского контекста пытается максимально погрузить читателя в ингушскую среду описываемого хронологического периода, что невозможно без применения яркого и запоминающегося иллюстративного материала, каковым и выступают, прежде всего, малые формы устного народного творчества — пословицы, притчи, а также легенды.
Подобный выбор далеко не случаен.
Общеизвестно, что мудрость народа воплощается в пословицах и поговорках — метких, кратких и весьма точных высказываниях на злобу дня, передаваемых из поколения в поколение и становящихся с течением времени не только источником вдохновения и идей, но и тем незыблемым столпом, который поддерживает устои народной жизни, укрепляя нравственный и духовный облик народа, становясь своеобразным моральным кодексом, сводом суждений, которые, с одной стороны, являются категоричными по форме, а с другой стороны, глубокими и самобытными по содержанию [2, с. 3–4].
Условно можно сказать, что притчи содержат, по сути, развернутое толкование того, что приводится в пословицах и поговорках.
Являясь малым дидактико-аллегорическим жанром, заключающим в себе моральное или религиозное поучение, притчи для ограниченного в своих способностях человека представляют занимательные, забавные рассказы или истории обо всем на свете, но для человека, стремящегося постигнуть глубину отдельно взятой притчи, она предстает кладезем мудрости, в котором отражается опыт многих поколений людей.
Иными словами, притча, прежде всего, игра ума, воображения, проникновение в самые сокровенные уголки нашего сознания.
С практической точки зрения притча представляет собой своеобразное «практическое руководство по духовному самосовершенствованию, по раскрытию духовного могущества человека, раскрытию предназначения цивилизации как частицы вселенского Разума» [3, с. 3].
Той же цели подчинены и легенды, но особый смысл они приобретают на Кавказе — горной стране чудес и таинственных явлений. Дело в том, что в легендах кавказских этносов, в целом, и ингушском этносе, в частности, созданных народной фантазией, отразились воззрения и понятия далекой старины, яркие картины быта и верований, что позволяет проследить культурное развитие того или иного народа.
Неслучайно поэтому М. М. Зязиков, переходя к анализу заключительной категории «слово», делает вполне закономерный вывод о том, что «характеру и поведению ингуша свойственны те же качества, которые присущи людям любой национальности, но при этом, естественно, имеются разного рода специфические, часто едва уловимые, свои собственные национальные особенности» (с. 24).
Особый интерес представляет последний подраздел первой главы. Казалось бы, какое отношение к категории национального характера имеет «дош (слово)»? Однако и здесь все не так просто.
Действительно, отталкиваясь от материализации мысли в слове, автор плавно переходит к истории ингушского языка, что снова подчеркивает эрудицию ученого.
Отталкиваясь от широкого и многозначного толкования термина «слово» в ингушском языке, М. М. Зязиков закономерно приходит к роли и значению слова в жизни ингуша, для которого слово может стать и «целительным бальзамом» и «смертельным ядом», что опять-таки нашло свое отражение в ингушских пословицах типа «Когда попросили самое сладкое, принесли язык; когда же попросили самое горькое, опять же язык принесли» (с. 27).
Вторая глава «Ингушский социум на рубеже столетий» представляет особый интерес. При ее написании автор несколько отошел от той манеры повествования, которая был присуща ему в начале исследования, что объясняется спецификой ее содержательной части.
В данной главе М. М. Зязиков сосредотачивается на анализе проблем, связанных с социально-экономическим и общественным устройством ингушского социума, его культурно-хозяйственным типом в обозначенные хронологические рамки монографии.
Автор настоящего научного труда изучил труды таких отечественных исследователей, как Н. Ф. Грабовского, Г. Вертепова, Н. Яковлева, Е. И. Крупнова, Далгат Башира, Н. Н. Великой, В. Б. Виноградова, З. И. Хасбулатовой, Д. Ю. Чахкиева, Ш. Э. Дахкильгова и многих других.
При написании данной главы автор активно использует опубликованные источники, такие как, например, «Акты Кавказской археографической комиссии об Ингушетии и ингушах».
Однако, рассматривая, в общем, известные факты и явления, М. М. Зязиков не стремится к скрупулезным описаниям, к открытию новых фактов, опубликованию неизвестных прежде документов, к решению острых историографических проблем и т.д. В его понимании поставлена несколько иная задача — создать панорамную картину развития ингушского общества во всех сферах его жизнедеятельности на рубеже двух столетий, а также выявить закономерности интеграции ингушского народа в государственное пространство Российской империи, по-новому осмысливая известный исторический процесс. Исходя из этого, в данной главе предложен определенный способ понимания отдельного исторического процесса, как части эволюции достаточно сложного комплекса геополитических устремлений Российской империи по присоединению Северного Кавказа.
Следует отметить, что М. М. Зязиков в своем исследовании не стремился обойти и не совсем лицеприятные моменты в историческом прошлом своего народа.
Так, затрагивая проблему «хищничества», исследователь не отрицает, что часть горцев пошла по этому, несомненно, скользкому пути, но в то же время объясняет данный факт экономической безысходностью (с. 36), что, в принципе, звучит в унисон с довольно известным японским изречением, согласно которому у обратной стороны тоже есть обратная сторона.
Но, касаясь кровной мести, автор не пытается дать ей какого-либо оправдания, более того он характеризует ее как «подлинный бич общества, втягивающий сотни и тысячи семейств в кровавую вендетту» (с. 36).
Переходя к более детальной характеристике культурно-хозяйственного типа ингушей, автор вновь вплетает в канву своего исследования, помимо уже рассмотренных малых форм устного народного творчества, фольклорные мотивы народного песенного творчества, что является совершенно оправданным с точки зрения построения композиции монографии, так как этнографическое повествование не только оживляется благодаря такому приему, но и позволяет глубже проникнуть в этническую психологию ингушского народа.
Третья глава «Общественное устройство и обыденная жизнь» вызовет, на наш взгляд, наибольший интерес у специалистов в области этнографии.
В данном случае несомненной заслугой ученого является стремление познакомить, прежде всего, русскоязычного читателя с малодоступными монографическими исследованиями по различным аспектам заявленной проблематики. При этом М. М. Зязиков строго выдерживает выбранную концепцию построения своего исследования по проблемно-логическому принципу от общего («Фамильные образования») к частному, т.е. ко всему тому, с чем представитель любого этноса встречается в повседневной своей жизни.
В целом, данная глава может быть охарактеризована как историко-этнографический экскурс о традиционной Ингушетии и присущей ее населению социальной культуре.
Необходимость создания такой главы в тексте монографии объясняется необходимостью проведения сравнительного анализа того, что представляла Ингушетия и ее народ в описываемый период, прежде чем последовавшие процессы и события изменили облик одной и других.
К тому же представляется очевидным тот факт, что в новых исторических реалиях представители того или иного этноса, особенно это касается кавказских этносов, по большей части продолжают руководствоваться определенными, сформировавшимися ранее и в иной среде и обстановке культурными стереотипами в самом широком значении обозначенного понятия.
Так, например, застройка горных и равнинных селений отражала не только архитектурную традицию, которая сложилась в конкретных природно-географических условиях, но и выражала социальный опыт жителей по идентификации своего места в мире природы, обеспечивавшему жизнеспособность общества как социокультурной модели (с. 77–86).
Также общеизвестно, что основой культуры любого этноса является семья, где закладываются моральные устои отдельного его представителя.
В этом плане М. М. Зязиковым проделана немалая работа, чтобы по разрозненным фактам и свидетельствам создать целостную картину патриархальной ингушской семьи, «состоящей из родственных моногамных семей» и показать ее трансформацию в малую моногамную семью (с. 87–129).
Учитывая вышеуказанное обстоятельство, М. М. Зязиков весьма подробно остановился на браке и его составляющих элементах, а также на организации свадьбы и свадебном обряде.
Теоретический аспект проблемы по представлению ингушами идеальной семьи, которая обязательно должна была быть основана на взаимной любви молодых людей, наглядно проиллюстрирован многочисленными обращениями к самым разным формам устного народного творчества, что удачно помогло передать атмосферу процесса рождения ингушской семьи. Характерно, что после 1862 г. в жизнь ингушского народа вошел обычай спрашивать согласия девушки перед заключением брака [4, с. 275].
Безусловно, одним из показателей счастливой семьи является ее потомство, но при этом в ингушской семье особенно почиталось рождение мальчика.
Несомненный интерес вызовет у читателя обряд имянаречения, не являющийся характерным, например, для славян, а также отношение взрослых членов семьи к ребенку.
Так, например, любое насилие по отношению к нему являлось недопустимым в традиционном ингушском обществе: «Если ударить ребенка, то тем самым ущемляется его гордость» (с. 169).
В то же время следует отметить, что не каждый народ уделял столько внимания процессу воспитания подрастающего поколения, как ингуши.
Следует отметить, что в данном случае несомненной заслугой автора является создание специальной тематической подборки пословиц до настоящего времени обладающих, наряду с другими жанрами ингушского фольклора, «большой назидательной и поучительной силой» (с. 177).
Несмотря на то, исследователь достаточно подробно остановился на истории возникновения и функционировании самых различных обрядов и обычаев, как тех, которые сохраняются до настоящего времени, так и на тех, которые не прижились у ингушского народа, например, обряд аталычества (с. 177–178), следует отметить тот факт, что обрядовая тематика не нова в научно-исследовательской практике.
В частности, еще в имперский период на эту тему написано исследование В. Швецова, а несколько позднее очерки известного этнографа-кавказоведа Г.Ф. Чурсина, не потерявшие актуальности до настоящего времени.
Но в том и заключается научный поиск, чтобы не только систематизировать опыт предшественников, но и привнести что-то новое, индивидуальное, что отличает настоящего ученого от ремесленника в научном познании.
В данном конкретном случае оригинальность исполнения анализируемой монографии заключается не только в систематизировании зачастую разрозненных фактов, философско-этическом их осмыслении, но и филигранной шлифовке собранного материала посредством осмысления ингушского фольклора.
Отметим, что здесь автора, несомненно, следует признать продолжателем традиций, заложенных известным специалистом, признанным корифеем области ингушского литературоведения И.А. Дахкильговым, который многие годы плодотворно трудится над исследованием, прежде всего, проблем ингушского литературоведения и фольклористики.
Так его монография «Мудрые наставления наших предков. Из ингушского фольклора», явившаяся результатом его многочисленных полевых экспедиций (начиная с 1958 г.), где он буквально по крупицам собирал пословицы и притчи — наиболее яркие образцы кратких нравоучительных жанров, а также изданная по его инициативе многотомная антология ингушского устного народного творчества, куда включены и тексты его собственных записей, выдержки из которых неоднократно использовались М. М. Зязиковым в подтверждение своих научных изысканий, придав им полет и глубину исследовательской мысли, с полным правом вошли в золотую сокровищницу ингушского литературоведения.
Цикличность композиционного построения анализируемой главы завершается описанием похоронного обряда, что в данном случае отражает и жизненный цикл человека — от рождения до смертного одра, что, по своей сути, несет и философскую нагрузку о кратковременности бытия человека в этом мире, а потому и жить следует по кодексу морали и чести, чтобы не опозорить свой род.
К сожалению, констатирует автор, что произошедшая смена религии у ингушского народа повлекла за собой и изменение культурных традиций, что проявилось, прежде всего, в том, что прикладное искусство, народная хореография и фольклор стали оказывать гораздо меньшее влияние на жизнь ингушского общества (с. 210).
Заключительная четвертая глава исследования «Национальная духовность и народное творчество» представляет собой некий переход к дальнейшим научным изысканиям автора. Пока же М. М. Зязиков как бы конкретизирует те иллюстративные моменты, которыми в полной мере насыщен его труд.
Давая общую оценку рецензируемой монографии, несомненно, стоит оценить тот колоссальный труд, который автор вложил в свое исследование. Конечно, чтение данной книги — нелегкое, но весьма увлекательное и благородное занятие. Одна из трудностей, которая ожидает читателя этой книги — чрезвычайная насыщенность ее фактами, подробностями, довольно большими по объему цитатами. Но в этом, вероятно, и состоял замысел автора — как можно более прочно подкрепить свои положения, чтобы читающему было ясно: каждое высказывание автора подтверждено и неоднократно обдуманно.
Следует также отметить прекрасное полиграфическое оформление книги, а также большое количество интересных, зачастую уникальных иллюстраций и фотографий.
В заключении необходимо отметить, что рецензируемая монография М. М. Зязикова представляет собой, в целом, солидное исследование по актуальной проблеме кавказоведения и должна быть признана очередным незаурядным фактом в развитии общероссийской и, конкретно ингушской, гуманитарной науки.
Будем надеяться на появление новых публикаций данного автора по заявленной проблематике в печати. В целом же, следует признать и разделить научный пафос и позицию М. М. Зязикова, которая может быть выражена словами: пока народ жив, прошлое превращается в будущее.
Примечания
- Зязиков М. М. Традиционная культура ингушей: история и современность. Ростов-на-Дону, 2010.
- Пословицы, поговорки, загадки народов России / Сост. М. П. Филипченко. Ростов-на-Дону, 2011.
- Капралова О. Предисловие // Притчи народов мира / Сост. О. Капралова. М., 2010.
- Кавказ: Адаты горских народов. Нальчик, 2010. Вып. IV.
