ЕВРОПЕЙСКИЙ РЕГИОНАЛИЗМ: НЕКОТОРЫЕ ПРОБЛЕМЫ СТАНОВЛЕНИЯ В ТЕОРИИ И НА ПРАКТИКЕ
Пузырев К.С., соискатель кафедры политических наук
Кемеровского государственного университета
Современные социологическая и политическая науки отмечают сегодня значительные перемены в структуре общества в связи с феноменом глобализации, которая «разрушает индустриальное общество и другие формы Модерна по мере своего вступления в жизнь» 1 . Это, в свою очередь, существенно изменило всю существо-вавшую структуру социальных, экономических и политических отношений, вызвав тектонические сдвиги 2 .
В рамках этого процесса постепенно уменьшается вес четырех ключевых атрибутов, составлявших раньше основание мощи и влияния государственной власти: контроль за экономикой, существование армии как универсального символа национальной славы, непроницаемых и твердо установленных границ, а также национальной культуры. Экономика подвержена процессам глобализации, вооруженные силы становятся по преимуществу функциональным элементом, границы превращаются во все более проницаемые и условные, а культура все сильнее подвергается глобальным влияниям.
Развивая этот подход, испанский политолог С. Петчен выделяет сегодня три модели, сосуществующие в рамках современного политического процесса:
– традиционная, государственно-централизованная модель, которая делит планетарное человеческое сообщество на суверенные государства;
– модель, отрицающая географическую связь и исходящая из человеческой индивидуальности;
– модель регионов, которая постепенно, в особенности в Европе, побеждает 3 .
Особую актуальность в этих условиях приобрели понятие «регион» и связанная с ним концепция «регионализации».
При этом следует оговориться, что концепции «региона» и «регионализма» не тождественны друг другу по смыслу. Особенно ярко это становится видно при описании феномена Европы. Так, Европа может быть описана как группа стран – из чего, однако, не следует, что эти страны вместе формируют регион. Ибо существует большое число различий (культурных, политических, экономических и др.) между этими странами. И именно из-за этих различий Европу достаточно сложно рассматривать в качестве «когерентного региона».
При этом сама концепция «Европы» как некоторого условного целого существует достаточно давно. Исторически менялся лишь смысл этой «целостности». Так, к началу 19 века Европа представляла собой континент, состоящий из большого числа стран. Эти страны сильно различались и имели мало общего друг с другом. Некоторые из европейских стран были сверхдержавами» (Велико-британия, Германия, Франция). И поскольку статус эти держав был именно таким, возникавшие между ними конфликты интересов приводили к войнам. При этом масштабы сотрудничества между ними были незначительны.
Наконец, после Второй мировой войны начался процесс станов-ления единой Европы в качестве макрорегиона. Европейский Союз как формирующийся макро-регион генерировал по преимуществу экономические и политические интересы отдельных стран. Вместе с тем, утверждение Европейского союза привело к повышению «веса» регионов более «низкого уровня». Постепенно границы между государствами союза становились все более прозрачными, что приводило к формированию так называемых «трансграничных регионов». Все это позволило экспертам заявить о складывании «Европы регионов», где территориальное измерение политики приобретало все большее значение 4 .
Приверженцами данной концепции высоко оценивают заслуги «локальной демократии», поскольку она оказывается ближе к рядо-вым гражданам, нежели парламентская демократия, чересур отда-ленная от нужд простых людей 5 .
В свою очередь, в «новом» регионализме политологи начинают видеть системы и структуры, имеющие более локализованный и открытый для взаимодействия характер, благодаря чему существующие различия между регионами становятся важными для географических и политических исследований. Как предполагается, «новый» регионализм задает новый уровень и масштаб, в рамках которых протекают основные политические процессы 6 .
В свою очередь, Б. Хокинг, характеризуя роль регионов в современной системе международных отношений, предпочитает говорить о таких феноменах, как не-централизованное управление (Non-central government), превращении регионов в «транснациональных актеров», о регионах как о «мостах» и «привратниках» в разделенном границами мире, о возрастающей потребности в координации в условиях ослабления роли централизованных государств, о «каталитической дипломатии», в рамках которой именно регионы выступают инициаторами новых связей и отношений, формируя новые механизмы «трансграничного взаимодействия».
В этой связи актуализируется концепция собственно «европей-ского регионализма». Развивая регионалистский подход, еще в 1963 году швейцарский философ Д. де Ружмон из Невшателя, описываются де Ружмоном в этом контексте как гибкие и подвижные, а жесткость государственных границ постепенно преодолевается. При этом источником силы будущих «еврорегионов» станет не их закрытость, а способность к взаимодействию друг с другом.
По мнению Д. де Ружмона, переход от нации к регионам станет «величайшим феноменом ХХ века» 7 .
Масстрихтский договор 1992 года, формирование Европей-ского союза и с повышенной ролью регионов отчасти подтвердили правоту де Ружмона. Следует напомнить, что швейцарский мыслитель связывал протекание процессов «европейской регионализации» с такими явлениями, как:
1. Всеобщий переход от суверенитета к компетенции.
2. Подвижность границ.
3. Утверждение плюралистической модели индивидуальной идентичности.
При этом де Ружмон изначально выступал как критик идеи единого государственного суверенитета, рассматривая его как «монообразную модель», как «порождение «абстрактной, чуждой Воли». Всемогущество государства, согласно Ружмону, должно было быть преодолено через повсеместное утверждение автономии. В результате «разделения компетенций» государственный суверенитет, согласно философу из Невшателя, неизбежно станет «частичным», что превратит его в эвфемизм. Региональные границы де Ружмон считает не их замкнутость, а способность к коммуникации друг с другом.
Развивая заявленный им подход, швейцарский мыслитель выдвигает идею «множественной верности», которую считает необходимым положить в основу формирующейся «европейской идентичности»: патриотической, национальной, культурной и универсальной. Патриотическая верность проявлялась у де Ружмона по отношению к региону Невшатель – его родному швейцарскому кантону, национальная по отношению к его государству – Швейцарской Конфедерации, культурная – по отношению к франкофонному миру в целом, и универсальная – по отношению к протестантизму как исповедуемой им религии.
При этом понятие «Европа регионов» изначально определялось де Ружмоном как «промежуточное» между противостоящими друг другу «универсалистским» и «этатистским» подходами. Двум этим крайностям философ противопоставил принцип гибкости региональных границ, в том числе в языковом и культурном отношении, с обеспечением защиты проявляющихся на региональном уровне этнолингвистических различий, без чего влияние регионов остава-лось бы неизбежно слабым. В этом смысле идея регионализации в Европе имела весьма богатый опыт. Начиная с системы территориального разграничения внутри государств, осуществляется взаимодействие регионов с разными языками и культурами – английским, французским и немецким – в глобальном пространстве, что объективно увеличивает политический вес регионов. Наряду с этим, возможна опора на существующий опыт территориальной защиты монолингвистических систем, что имеет место быть во Фландрии и большинстве швейцарских кантонов. Однако, помимо этого, в европейской практике можно встретить регионы, в которых обеспечена защита двуязычных лингвистических систем, как в случае испанских регионов, где уравновешивающие друг друга этнополитические влияния служат преградой для возникновения политической враждебности (примером подобного случая также может служить двуязычный бельгийский регион Брюссель). В некоторых других регионах мы встречаем системы локальной защиты этнолингвистических различий, как, например, в испанской провинции Наварра и регионах Италии, где благодаря институциа-лизации защитного режима языкам меньшинств гарантированы определенные «языковые» квоты на телевидении и в рамках школьных учебных планов. Наконец, имеется целый ряд региональных прецедентов, где защита формального этнолингвистического единства приводит к столкновению конкурирующих влияний.
Существует очевидное влияние культурных различий в политической области. Проанализировав избирательные структуры, мы обнаружим именно здесь наибольшую ясность. У граждан существуют различные уровни выражения политического выбора, и их голоса соответственно распределяются между:
1) локальным уровнем (коммуны, муниципалитеты); 2) региональным уровнем; 3) уровнем национальных государств; 4) уровнем Европейского Союза.
Мы рассмотрим процесс регионализации в рамках общеевропейского политического процесса, выделив характерные особенности последнего.
Следует отметить, что Европа являет собой понятие, предполагающее относительную историческую проницаемость и подвижность границ. Сегодня эти границы являются особенно прозрачными, поскольку Европа все активнее проникает в окружающий мир. Такая Европа является достаточно хрупкой и уязвимой, однако не может оказаться от своей миссии в условиях глобализации пространства, децентрализации власти и фрагментации авторитета.
Что остается в этих условиях Европе? Что остается этому полицентричному, многоядровому, геоисторическому, цивилизационному, который не может существовать иначе как в состоянии постоянного внутреннего конфликта и взаимосвязи, в противостоянии любой политической или культурной гегемонии? Остаются масштабные различия между пересекающими общеевропейское пространство культурами (германской, латинской, славянской) и национальным культурами, каждая из которых отмечена опорой на собственный оригинальный язык. Сохраняется также чрезвычайное разнообразие региональных микрокультур, продукт микроэтничес-ких смешений в Европе по итогам целой серии внешних вторжений, эти богатства, спасенные благодаря достижению национального единства, включая сюда и старые нации, как например, немецкая и французская.
Но существует ли нечто собственно европейское, помимо всех этих различий и многообразия? И существуют ли сегодня также фундамент, единство, принципы порядка и организации, которые бы отвечали потребностям сегодняшнего дня? Или фундамент Европы предполагает утрату всякого фундамента (Римская Империя, Средиземноморье, Христианская цивилизация); европейский порядок – это беспорядок, порожденный многочисленным источникам изменений. И не существует ли сам Европа в границах той анархии, которая порождается ее конституентами. Как прошлое, так и настоящее Европы ставит перед всеми тем, кто заинтересован, в ее будущем, одну и ту же проблему: найти именно в настоящем принципы организации «нового европейского порядка». Но для этого необходимо обратиться к тем историческим принципам, которые связаны с европейской идентичности с учетом ее возможных будущих метамормофоз 8 .
По сравнению с огромными культурными пространствами американского или азиатского миров, Европа предстает как Вселенная, состоящая из множеств культурных ячеек локального, регионального, провинциального, национального характера. Безусловно, и в США Калифорния не похожа на Новую Англию, а Джорджия – на Висконсин, несмотря на большие пространственные расстояния, между ними существует гораздо большее число объединяющих их культурных связей, нежели между Бретанью и Провансом, Фландрией и Страной Басков, не говоря уже о различаях, существующих между Португалией и Австрией, Италией и Швецией. Все это ставит вопрос о нахождении модели «единства во многообразии», современной модели «европейского регионализма».
Следует помнить, что рассмотрение регионов как средства преодоления чрезмерной централизации в системе государственного управления актуализировалась в Европе в конце 19 века. Она не была непосредственно связана с общеевропейскими проблемами, но, последовательно проявившись в Бельгии, Шотландии, Каталонии. Стране Басков, она вошла в общеевропейскую политическую повестку, побуждая к переменам. Австрия приступила к террито-риальным преобразованиям в 1920 году, создав систему земель с высоким уровнем автономии на статусе субъекта федерации. Реорганизованная в посленацистский период, Германия решил многие свои проблемы в 1949 году, передав значительную часть властных полномочий землям. Италия начала постепенно прощаться с централизмом в 1970-е годы.
И лишь на более поздней стадии движущей силой процесса регионализации стал сам Европейский Союз, попытавшийся известным образом воздействовать на этот процесс. Его непосредственным интересом, помимо утверждения демократии, являлось стимулирование политической эмансипации регионов.
Немецкая исследовательница Б. Колер-Кох, в свою очередь, также отмечает повышение роли регионов в системе европейской политики. В итоге Еврокомиссия заявляет о необходимости создания долговременной политической схемы с учетом усложнившихся социально-экономических и политических условий. В современной ситуации, как заключает комиссия, сети между различ-ными территориальными уровнями – супранациональным, национальным, региональным, местным – следует создать для сохранения процесса регионализации управляемым и эффективным» При этом границы между формальным воздействием и неформальным влиянием в сетях все более стираются 9 .
В рамках процессов евроинтеграции, согласно исследовательнице, регион приобретает следующую роль:
1. Усиление политического веса регионов.
2. Превращение региона в ключевого субъекта согласования и представительства интересов.
3. Партнерское управление (в рамках партнерского союза «государство – гражданское общество»).
4. Вовлечение региональных актеров в европейский процесс.
5. Сохраняющееся доминирование государственных актеров 10 .
Общее впечатление таково, что формирующаяся институциональная модель имеет двойственный характер, не предполагает ввода в политику ЕС новых фигур, и не обеспечивает равновесия между уже сложившимися и вводимыми сегодня институтами.
Так, в течение последних пятнадцати лет, как считают эксперты, ЕС так и не сформулировал четкой платформы по этому вопросу. Хотя некоторая ясность в этом вопросе все же проявляется.
Так Лиссабонский договор 2008 года (фактический «клон» Конституции ЕС, заблокированной на национальных референдумах), наряду с усилением общеевропейских институтов, одновременно существенно расширяет права регионов (в частности, предоставляет блокировать решения общеевропейских инстанций). За дальнейшие расширение прав европейских регионов активно выступает такая влиятельная организация, как «Ассамблея европейских регионов».
Вместе с тем, реализация принципов регионализма в Европе столкнулась с целым рядом кризисных и конфликтов ситуаций. Политический процесс во многих случаях приобретает регионально-национальноее измерение. Формирующиеся национальные движения выражают интересы «субгосударственных меньшинств», пытающихся защитить региональную идентичность в противостоянии процессам гомогенизации и механизмам «надзора» со стороны национальных государств. Подобные движения приобретали разнообразные формы, нередко доходя до политической стадии самовыражения. Так или иначе, начиная с 1960-х произошло оживление целого ряда национально-региональных движений, связанных с инстинктом самосохранения в отношении утрачиваемой национальной идентичности, которая постепенно переходила в контрнаступление. Последнее в указанный период имело место в Бретани, Эльзасе, на Корсике, во Фландрии, Валлонии, Уэльсе, Шотландии, Стране Басков, Каталонии. Аналогичные движения в не столь ярко выраженной форме возникли и в таких децентрализованных государствах, как Германия и Италия, будучи выражением региональных идентичностей, избежавших ассимиляции со стороны централизованного государства.
Помимо этого, под сенью национальных государств Западной Европы все более отчетливо проявляются внутринациональные течения, которые стремятся сохранить, иногда в рамках тех же наций, и иногда в противостоянии с государствами, поликультурный характер этих наций. Национальное государство начинает восприниматься как своеобразный «сэндвич», сжатый этими набравшими силу течениями, к которым добавляются пока еще слабые течения супра-национального характера, связанные в том числе и с про-цессами набирающей ход европейской интеграции. В итоге консолидированные на региональном уровне «безгосударственные нации» – каталонцы, баски, фламандцы, корсиканцы – могут реализовать свою национальную специфику и собственно регио-нальные интересы через структуры ЕС, не прибегая к демонтажу национальных государств, в состав которых они входят.
Особо значимыми сферами реализации собственных интересов для регионов и особенно для «безгосударственных наций» становятся язык и культура 11 .
В конечном итоге, именно в рамках формирующейся на наших глазах «Европы регионов» у подобных «безгосударственных наций» появляется возможность через повышение политического статуса и развитие концепции «регионального управления» повысить свой статус во внутренней политике и интегрироваться в систему международных отношений.
Для таких наций процесс нациестроительства постепенно приобретает международное измерение. Поэтому зачастую именно регионы, понимаемые в качестве выразителя интересов безгосударственных наций, становятся моторами процессов евроинтеграции и регионализации. Так, бельгийские регионы заключают сегодня индивидуальные договора с Советом Министров ЕС, помимо представительства собственно бельгийского государства. Они осуществляют собственную дипломатию, превращая собственные региональные вопросы проблемы во внешнеполитические, оставляя национальным посольствам только координационные функции. В то же время, несмотря на то, что субгосударственные региональные общности стали политической практикой в Западной Европе, процесс трансформации и перераспределения суверенитета от центрального правительства к регионам неизбежно будет долгим и сложным.
Очевидно, что существуют различия между регионами с территориальной и национальной основами, причем последним зачастую бывает неспокойно в рамках существующих государств. Так, например, существующие в Испании проблемы в отношениях между центральным правительством и регионами порождены неточностью некоторых формулировок испанской Конституции, не установившей ясных различий между регионами обоих типов. В итоге эта неопределенность приводит к складыванию в регионах искусственного по своей сути «регионального национализма». В итоге становится возможным переход от гибкости и многообразия к утрате государством внутренней прочности и стабильности.
Так, в результате выборов 1989 года 14 региональных партий из разных европейских стран получили места в Европарламенте, причем 10 из них представляли регионы с сильными националистическими движениями и сохраняющимся напряжением в сфере межнациональных отношений. В числе этих регионов оказались Фландрия (с относительно умеренным Фольксюни и радикальным Влаамс Беланг), Южный Тироль, Каталония, Страна Басков и Северная Ирландия.
Таким образом, европейский регионализм может служить ору-дием слома современной системы «государств-наций».
Другой существенной проблемой европейского регионализм являются усиливающиеся межрегиональные различия. Так, в свое время, вскоре после создания ЕС и объявления им курса на регионализацию, чехи отказались платить за словаков, а словенцы – за македонцев, что соответственно привело к демонтажу бывших Чехословакии и Югославии. Сегодня итальянцы Севера отказываются платить за «негров Юга», и следует ожидать, что ЕС и Еврокомиссия должны осудить подобную позицию как антиевропейскую. Если в 1990-е годы вирус европейского национализма лежал в тени, то на рубеже 2000-х годов он все активнее пытается подчинить себе идею регионализма, угрожая базовым принципам построения ЕС. Поэтому ЕС не может поощрять Фландрию и ряд действующих в ней политических сил, стремящихся к отделению от Бельгии, и пытающихся соединить в своей деятельности экстремистский национализм и выгоды от принадлежности к европейской супранациональной инстанции.
Опыт отдельных стран в реализации модели европейского регионализма сегодня весьма неоднозначен. Современная практика соответственно предлагает различные пути реализации идеи регионализма в Европе.
Хорошо известна считающаяся почти эталонной швейцарская модель регионализма. Так, на сегодняшний день швейцарские германофоны и франкофоны, живущие в автономных территориальных общинах (коммунах) почти не знают языка друг друга. С другой стороны, возникает общеевропейская рефлексия по поводу лингвистических проблем.
Бельгия первоначально являлась централизованной монархией на французский манер, в которой доминировали франкофоны, не признававшие до конца 19 века официального статуса Нидерланд-ского языка. Демонтаж централизма и переход к федеративному устройству актуализировал ряд проблем, не проявлявшихся ранее. И именно бельгийцам предстоит определить сегодня, куда они желают идти 12 .
В то же время, ЕС не заинтересован в том, чтобы уже завтра Фландрия или Каталония стали независимыми государствами, поскольку вовсе не очевидно, что Европа 40 или 50 государств более эфективна, нежели современная Европа в составе 27 государств. Не следует соединять европейский регионализм и идею национально-регионального сепаратизма.
Так или иначе, очевидно, что сегодня в рамках формирующейся общеевропейской конструкции невозможно выстроить единую модель государственно-территориального устройства. Федерация с множеством народов, как видно на примерах бывших СССР и Югославии, сформированные посредством насильственных методов и бывшие вполне функциональными в рамках авторитарных режимов, пришли к быстрому распаду вследствие произошедшей либерализации. В силу этого, возможно лишь отчасти определить атрибуты итоговой модели формирующегося «европейского федерализма». Иные из моделей, подтвердившие свою прочность и опирающиеся на более чем столетнюю традицию (подобно Швейцарии) являют собой уникальный случай и едва ли могут быть широко употребимыми. Бельгийская модель, порожденная этнолин-гвистическими противоречиями и нацеленная на проведение отчетливой этнолингвистической границы между фламандцами и валлонами, также едва ли может считаться универсальной для Европы. Испанская модель «государства автономий», выделяющая субъекты на национальной и территориальной основе, и отражающая тем самым этнолингвистическую специфику территорий (Страны Басков и Каталонии) не может считаться базовой в силу сохраняющегося этнополитического напряжения.
Так или иначе, модель регионов не является жестким «корсетом» для народов Европы, и сам регионалистский подход способен привести процесс строительства общеевропейского пространства как к успеху, так и к неудаче. Моделью регионов могут восполь-зоваться все народы, используя регионализм не столько как струк-туру, сколько как политическую концепцию, способствующий преодолению издержек чрезмерного администрирования и недоста-точной гибкости в системе государственно-территориального управ-ления.