БЕЛЬГИЯ КАК МОДЕЛЬ КРИЗИСА
ЕВРОПЕЙСКОГО ФЕДЕРАЛИЗМА
Бирюков С.В.,
кандидат политических наук,
доцент кафедры политических наук
Кемеровского государственного университета.
Современная Бельгия переживает глубокий кризис сложившейся модели федеративного государства. В нем проявились как внутрибельгийские противоречия и проблемы, так и неоднозначность идейно-политических оснований «европейского федерализма» как феномена 1 .
«Бельгийская модель» важна для формирующегося сегодня «европейского федерализма» по следующим причинам:
1) «Языковая проблема» и проблема мультилингвизма, лежащие в основе бельгийских противоречий, являются ключевыми для Евросоюза как мультикультурного политического объединения.
2) Ключевое географическое значение Бельгийское государство, находящееся в сердце «городского европейского пояса» – огромного ансамбля, корни которого восходят к Средним векам, имеет ключевое географическое значение для Европы 2 .
3) Бельгия выступает как продукт уникального синтеза романской (франкоязычной) и германской (нидерландоязычной) культур, а само существование «бельгийской идентичности» доказывает возможность гармоничного сосуществовния двух «культурных миров», столь важного для будущего Единой Европы.
Сегодня все эти элементы формирующегося «европейского порядка» оказались под вопросом. Ноябрьский кризис 2007 года, приведший к трехмесячному существованию бельгийского федеративного государства без правительства и возникновению реальной угрозы его распада, лишь обнажил десятилетиями назревавшие внутренние противоречия.
Голосование составляющих большинство депутатов-фламандцев против франкофонов (которые демонстративно покинули при этом зал заседаний комиссии по внутренним делам), предпринятое 7 ноября прошлого года в общебельгийской комиссии по внутренним делам, стало действительно значимой датой истории королевства, и без того богатой на конфликты. Суть конфликтной ситуации состояла в том, что комиссия по внутренним делам бельгийского парламента, большинство членов которой представляют партии нидерландоговорящей Фландрии, проголосовали за разделение Брюссельского избирательного округа по языковому признаку. Если бы это решение было утверждено парламентом, приблизительно 120 тысяч франкоязычных бельгийцев, живущих вокруг столицы, лишились возможности голосовать за кандидатов-валлонов.
В результате «фламандской инициативы», решительно отвергнутой депутатами-франкофонами, страна более 150 дней переживала острый правительственный кризис. «Историческое» голосование еще раз продемонстрировало хрупкость соглашений, заключенных в 1970-х годах между фламандской и валлонской общинами и ставших точкой отчета в процессе преобразования Бельгии в федерацию.
В этой связи необходимо напомнить историю вопроса.
Тернистый путь единой Бельгии
Без малейшего преувеличения можно сказать, что Бельгия представляет собой уникальное государственное образование. Его появление на свет в 1830 году было компромиссом для посленаполеоновского «европейского концерта», определявшего характер и содержание международной политики до середины XIX века 3 . При этом корни «бельгийского единства» гораздо глубже, ибо провинции современной Бельгии составляли единое социально-культурное и социально-экономическое целое начиная с XIV века, а ее естественные границы сложились к XVII веку.
Компромисс — тот феномен, который определяет суть внутренней и внешней политики Бельгии с момента ее создания и по сей день. Именно он позволял бельгийцам считать себя таковыми, невзирая на национальные, языковые и политические различия. В то же время противоречия на оси «Фландрия — Валлония», которые во второй половине XX века вылились в откровенный сепаратизм, были заложены изначально, еще в момент создания бельгийского государства.
Уже в 1847 году возникло фламандское культурное движение, требовавшее языкового равенства фламандского и французского языков. В 1898 году был принят закон, подтверждавший принцип «двуязычности», но не равенство языков. Тексты законов, надписи на почтовых и гербовых марках, денежных банкнотах и монетах появлялись на двух языках. Следующим шагом стали законы 1920—1930-х годов, установившие равенство фламандского и французского языков. Фламандский стал языком управления во Фландрии. Наконец, высокий уровень рождаемости на севере способствовал увеличению доли фламандцев в структуре населения Бельгии.
Однако именно экономические изменения 50—60-х годов XX века обусловили усиление фламандского сегмента в хозяйственном комплексе страны и всплеск фламандского сепаратизма.
С момента создания Бельгии и до Второй мировой войны ведущие позиции в бельгийской экономической структуре занимала Валлония. Валлонская экономика являлась ядром промышленной революции, добывая уголь, производя сталь, строя железные дороги. За счет Валлонии Бельгия, наряду с Великобританией, до 1870 года лидировала среди промышленно развитых стран. Фландрия же оставалась вспомогательным элементом в экономической системе Бельгии. Ее порты использовались для экспорта продукции валлонской промышленности, а сама она оставалась аграрным и дотационным регионом.
Вплоть до начала 1960-х годов экономическая ситуация по-прежнему складывалась в пользу Валлонии. Однако в дальнейшем Валлония утрачивает экономическое преимущество над Фландрией. Из-за позиции центральной власти и финансовых структур она пропустила вторую промышленную революцию (развитие нефтяной промышленности, автомобилестроения, строительство автодорог). Базирующаяся на угледобыче и металлургии промышленная структура Валлонии постепенно устаревала, инвесторы изымали капиталы из традиционных отраслей и вкладывали в новые, более перспективные.
Фландрия же сумела воспользоваться второй промышленной революцией. Удачное географическое положение, близость морских портов (Антверпен, Гент, Зебрюгге, Остенде), политическая стабильность привлекали во Фландрию иностранные и бельгийские инвестиции. Возводились заводы по сборке автомобилей, нефтеперерабатывающие заводы и т.д. Новая экономика Фландрии потеснила традиционную индустрию Валлонии.
Окончательный же раскол политического поля произошел в 1960-е годы. Трехпартийная система (католики, либералы, социалисты) переросла в многопартийную: партии разделились по лингвистическому и региональному признакам. Экономический перевес Фландрии способствовал росту фламандского национального сознания. А вкупе с демографическим перевесом Фландрии — 5,5 миллиона фламандцев на 10 миллионов жителей — все это вызвало подъем массового национального движения.
Точкой отсчета федерализации Бельгии принято считать 1962 год, когда был принят Закон о фиксации лингвистической границы. Однако региональная обособленность усиливалась, а фламандские и валлонские федералисты продолжали добиваться успехов на всеобщих выборах.
В 1970 году была произведена первая ревизия конституции страны. В ней законодательно закреплено существование трех общин: фламандской, франкофонной и германоязычной (все три языка стали государственными) и трех регионов: Валлонии, Фландрии и Брюсселя. Однако границы этих регионов определены не были.
Год спустя общины получили широкие культурные права. Однако компетенция регионов в экономической сфере оказалась незначительной. Лидерство Фландрии, уже достигнутое в области экономики, не было закреплено в политической области.
В 1980 году была вторично пересмотрена конституция. Фландрия и Валлония получили статус автономии. Дополнительные поправки к конституции незначительно расширили финансовые и законодательные полномочия регионов. Затем последовало создание двух региональных ассамблей, формировавшихся из существующих членов национального парламента от избирательных округов в соответствующих регионах.
В 1989 году Брюссель также получил права региона. Там была создана региональная ассамблея и правительство. Однако парламенты регионов формировались из депутатов национального парламента, представлявших соответствующие регионы, а это не удовлетворяло требованиям автономии валлонской и фламандской сторон.
Наконец, правительственная реформа вошла в заключительную стадию. В 1993 году ведущие политические объединения фламандцев и франкофонов подписали Сен-Мишельские соглашения. Они закреплены в Конституции Бельгии 1994 года, статья 1 которой гласит: «Бельгия — федеративное государство, состоящее из сообществ и регионов».
Как видно, бельгийская федеративная модель предусматривает два типа субъектов федерации — культурные сообщества (фламандское, французское, немецкое) и экономические регионы (Фландрия, Валлония, Брюссель). Регионы и сообщества получили свои законодательные ассамблеи, избираемые прямым всеобщим голосованием, и органы исполнительной власти. В итоге Бельгия превратилась в своеобразную «тестовую площадку» «европейского федерализма», реализовав на практике модель децентрализованного и «регионализированного» государства, основанного на принципах этнического и лингвистического плюрализма. Бельгийский опыт территориального реформирования выглядел достаточно привлекательно и перспективно — пока идея регионализма, подкрепленная идеологией национализма, не поставила под сомнение само существование национального государства Бельгия.
Кризис бельгийского федерализма
В свете этих противоречий весьма показательным оказался конфликт вокруг электорального и судебного двуязычного округа Брюссель-Хал-Вилворде. Этот округ представляет собой своеобразную «гибридную целостность», объединяющую 19 коммун региона Брюссель и 35 коммун от фламандской провинции Брабант. В итоге он стал своеобразной «надстройкой» над «лингвистической границей», разделяющей «одноязычную» Фландрию и двуязычный Брюссель. Установленная в 1962-1963 годах, эта граница, пересекает страну с Востока на Запад и разделяет сегодня территории Валлонии и Фландрии.
В течение уже долгого времени фламандское большинство в общебельгийском парламенте ставило вопрос об отделении округа Брюссель-Хал-Вилворде с целью достижения «языковой гомогенности» фламандской территории. Франкофоны же, напротив, утверждали, что фламандцы стремятся лишь «забетонировать» границу между регионами, имея в виду возможную в будущем независимость Фландрии. Одновременно с этим они были обеспокоены судьбой франкоговорящего меньшинства (около 150 тысяч человек), проживающего на этой территории, особенно в тех муниципалитетах, где франкофоны являются большинством 4 .
Отделение Брюссель-Хал-Вилворде, декларированное в 1999 году региональным парламентом Фландрии, являлось прелюдией к реализации масштабного плана реформирования институтов бельгийской федерации, продвигаемого фламандскими христианскими демократами (CD&V). Их лидеру Иву Летерму было поручено формирование федерального правительства по итогам последних парламентских выборов. Однако на заседании комиссии по внутренним делам, одобрившей данную инициативу Фландрии, четыре ведущих партий франкофонов заявили в совместной декларации «о целенаправленной политической агрессии», которая «разрушает национальное единство». В итоге парламент франкоговорящей общины проголосовал за постановление, определяющее «конфликт интересов», который позволяет заблокировать прохождение данной инициативы на 120 дней. Поэтому проведенное фламандским большинством голосование за законопроект не могло иметь юридических последствий в течение достаточно долгого времени.
В то же время «фламандская инициатива» незамедлительно сказалась на процессе переговоров, которые вел лидер парламентского большинства Ив Летерм: либеральные и центристские партии франкофонов приняли решение приостановить свое участие в процессе создания нового кабинета. Король Альберт II потребовал от Летерма приложить все необходимые усилия к тому, чтобы новое федеральное правительство было сформировано в как можно более короткие сроки, уполномочив председателя Палаты представителей и Сената инициировать дискуссию о будущем федерации и взаимоотношениях фламандской и валлонской общин. Последнее скорее выглядело попыткой сделать «хорошую мину» при плохой игре 5 . И Бельгия в течение трех месяцев оставалась без федерального правительства.
Внешние причины раскола и кризиса, по мнению экспертов, таковы:
1) культурно-языковые противоречия между франко- и нидерландофонами;
2) экономические противоречия между богатым фламандским Севером и бедным валлонским Югом; отсюда идея фламандских демохристиан И. Летерма провести реформу, изымающую у федеральных властей Бельгии право формировать политику в сфере налогообложения и социальной сфере;
3) кризис межпартийной коалиционной структуры, позволявшей создать общебельгийское коалиционное правительство (альянс либералов, демохристиан и социалистов в подвижном соотношении) 6 .
В итоге длительных консультаций накануне рождественских праздников все же было создано временное правительство Бельгии во главе с Ги Верховстадтом, лидером проигравшей на выборах во Фландрии 10 июня 2007 года Либеральной партии (Open VLD). Верховстадт обрел свой третий премьерский срок, опираясь на коалицию либералов и социалистов с включением христианских демократов.
При этом достигнутый компромисс выглядел слабым, поскольку фламандская и валлонская стороны не отказались от своих планов. Фламандские демохристиане (CD&V) Ива Летерма при поддержке националистов Барта де Вевера (NV-A) настаивали на большей автономии для Фландрии. И именно Летерму в качестве вице-премьера нового кабинета было поручено разработать проект налоговой реформы, которая предполагала перенести налоговые вопросы (как и право формировать социальную политику) с федерального на региональный уровень. Франкофоны, не получившие никаких гарантий для подвергающихся дискриминации франкоязычных жителей пригородов Брюсселя, были представлены в новом кабинете вице-премьером, лидером Валлонского движения обновления (MR) Дидье Райндерсом. Наряду с вопросами реформирования федерации, ему было поручено заняться проблемами социальной сферы и реформирования федерации в связке с фламандскими коллегами 7 .
Но наиболее важной в сложившейся ситуации являлась стратегия нового кабинета. План «нового старого» премьер-министра Бельгии, изложенный им в январском послании к королю Альберту II, предлагал заключить «новый федеративный договор», а также реализовать (в соответствии со стратегией конвергенции реформу государственного устройства, «одновременно усиливающую регионы, лингвистические общины и федерацию» 8 . Оставалось, однако, неясно, как можно осуществить подобный проект в условиях неравенства и глубоких расхождений по принципиальным вопросам между Фландрией и Валлонией, а также в связи с существующим дефицитом федерального бюджета. Столь же серьезные проблемы наметились в связи с созданием «Группы 12» («Octopus») во главе с И. Летермом. Она включала в себя представителей 8 крупнейших партий страны и была призвана осуществить дальнейшее реформирование устройства федерации. Тем не менее, из-за имеющихся противоречий, ей так и не удалось придти к каким-либо консолидированным решениям к назначенному сроку (23 марта 2008 года). Ключевые из этих вопросов – о дальнейшем разделении компетенции между федерацией и регионами, переориентации в связи с этим финансовых потоков, достижении «бюджетного паритета» в качественно новой ситуации 9 . Таким образом, планы лидера фламандских реформаторов оказались туманными, намерения скрытыми, в то время как фламандская экспансия на уровне общебельгийских структур и в направлении Брюсселя продолжалась.
Определенные надежды у франкофонов в сложившейся ситуации могла вызвать программа социально-экономической модернизации и «межобщинного компромисса», выдвинутая лидером Валлонского движения реформаторов, прежним министром экономики, вице-премьером нового федерального правительства, сопредседателем «Группы 12» («Octopus») Д. Райндерсом. По его мнению, франкофоны должны были решиться на совместный экономический проект с фламандцами с целью вывода из депрессивного состояния Валлонии и Брюсселя.
Более конкретные и частные предложения Райндерса, касающиеся данного проекта, сводились к следующему:
- каждый из уровней власти и управления в Бельгии (федерация, регионы, общины, коммуны) должен привести в равновесие свои финансы, полномочия и сферы компетенции;
- необходимо обеспечить равновесие лингвистических общин, предполагающее равное представительство франкофонов на федеральном уровне власти – в том числе, в качестве премьер-министра страны, а также обеспечить паритет с нидерландоязычными депутатами в сенате;
- защитить права франкофонов на всей территории Бельгии, включая «конфликтные» пригороды Брюсселя 10 .
Однако для реализации этих вполне разумных предложений требуется ряд условий, которые на сегодня отсутствуют:
а) требуется достижение консенсуса основных политических сил и партий, представляющих франкоязычное население Бельгии; однако если валлонские социалисты (PS) Элио ди Рупо оговаривали свою поддержку проектов Райндерса рядом условий, то франкоязычные христианские демократы (CDH) Жоэль Милке вообще уклонились от их обсуждения;
б) необходимы условия для достижения симметрии и состояния самообеспечения для всех регионов Бельгии; однако сегодня очевидно, что глубоко депрессивная Валлония и экономически отстающий Брюссель не в состоянии стать экономически самодостаточными, стабилизировать свою социальную сферу и финансы без помощи извне (со стороны Фландрии либо Евросоюза); а это означает последующую политическую зависимость либо дальнейший и итоговый передел федеральных полномочий и компетенции в пользу сильного (то есть Фландрии);
в) нужен отказ фламандской стороны от экспансионистских амбиций и доминирующих позиций; но это едва ли возможно в условиях существующего соотношения сил между двумя общинами.
На таком фоне тем более спорными выглядят перспективы последней версии коалиционного правительства Бельгии, во главе которого в конце марта с третьей попытки встал лидер фламандских демохристиан И. Летерм. Кроме христианских демократов Фландрии (CD&V) там представлена еще одна фламандская партия — Либеральная, а также три партии, представляющие франкоговорящий регион Бельгии — Соцпартия (PS), демохристиане (CDH) и Валлонское движение обновления (MR), ассоциированное с Демократическим фронтом франкофонов (FDF). Заключившим коалиционное соглашение политикам в итоге пришлось пойти на компромисс. И. Летерм, пользующийся, согласно опросам, поддержкой 45 процентов фламандцев и 10 процентов франкофонов, согласился подождать с обсуждением его предложений о перераспределении полномочий между федеральными властями и региональными, а его коллеги согласились не противиться такому обсуждению в принципе. При этом как все вышеобозначенные проблемы, так и слабость и разношерстность правительственной коалиции позволяют считать кабинет Летерма не более чем временным образованием 11 . Хрупкая структура правительственной коалиции едва ли переживет парламентские выборы 2009 года в Валлонии и Фландрии, на которых более чем вероятна победа политических сил с радикально противоположными взглядами на будущее Бельгии.
Пока же радикалы из Фламандского национального альянса (NV-A), не намеренные отступать от собственных планов по конфедерализации Бельгии и продолжения наступления на Брюссель, фактически выдвинули Летерму ультиматум, требуя от него сформулировать конкретные меры по новому перераспределению полномочий между федерацией и регионами Бельгии.
Параллельно с этим продолжается культурное и политическое давление на часть франкоязычной периферии Брюсселя, административно переподчиненную Фландрии. Заявленное в этой связи намерение фламандского министра внутренних дел Марино Койлена не допустить нового назначения на должности глав трех пригородных образований ныне действующих мэров-франкофонов 12 вызвало беспокойство Совета Европы. Последние конфликты – повторное майское голосование фламандского большинства Палаты представителей за отделение от Брюсселя нидерландоязычной части округа Брюссель-Хал-Вилворде и инициированная в ответ на это парламентом франкофонов Брюсселя процедура «конфликта интересов» – наглядно показали хрупкость позиций как Летерма, так и возглавляемого им правительства.
В этой связи имеет смысл рассмотреть основные факторы, обусловившие современное состояние бельгийского политического процесса и способные определить дальнейшую судьбу Бельгии как все еще единого государства.
Экономические причины экспансии и доминирования Фландрии
По утверждению газеты «Het Laatste Nieuws», Фландрия – самый богатый регион мира, а фламандское правительство буквально купается в деньгах. В качестве одного из доказательств приводится тот факт, что долг Фландрии составил в 2007 году 238 миллионов евро, тогда как долг Валлонии – 4,3 миллиарда и Брюсселя – 1,8 миллиарда евро.
Среди причин подобных успехов фламандские эксперты, и, в частности, министр финансов региона Фландрия Дирк Ван Мехелен, называют:
1. «Хорошее фламандское управление», означающее верность принципам экономического либерализма: последовательное уменьшение долга, дополненное осторожным повышением расходов бюджета, и освобождение от налогов инвесторов.
2. Рефинансирование региона Фландрия в соответствии с принципами соглашения в Ламбермоне, возвращающее ему значительную часть финансовых доходов.
3. Проведение реформы законодательства о регистрации предприятий и пожертвованиях, позволяющей ежегодно увеличивать общий объем налоговых сборов.
4. Увеличение федеральных государственных трансфертов. Каждый процент экономического роста во Фландрии приносит дополнительно 169 миллионов евро в региональный оборот.
Благодаря этому, у Фландрии появляются новые возможности в сфере социальной политики. В ближайшее время планируется инвестировать 250 миллионов евро в фонды здравоохранения, фонд обеспечения пожилых людей и 612 миллионов – непосредственно в коммуны при условии отказа последних от повышения собственных налогов.
Одновременно с этим Фландрия инвестирует в свой собственный «Фонд будущего», нацеленный на финансирование новых компетенций, которые она надеется получить в результате дальнейшей реформы федерации. Сегодня Фландрия желает регионализации рынка труда и соответствующей статьи налогообложения, что должно принести ей от 360 до 500 миллионов долларов 13 . Выступая в роли донора для Валлонии и Брюсселя, Фландрия естественным образом добивается и политического преобладания на федеральном уровне.
Политическая ситуация во Фландрии и партийный спектр
Во Фландрии перманентно наблюдается рост влияния и веса националистических партий. Так, согласно зондажам 2005 года 14 , партийные предпочтения избирателей Фландрии распределились следующим образом: 31,3 процента намерены голосовать за блок фламандских христианских демократов (СD&V) и Фламандского национального альянса (NV-A), и 26, 6 процента - за ультранационалистическую «Влаамс Беланг». В составе блока у Фламандского альянса Барта де Вевера 7 процентов голосов. Следовательно, демохристиане И. Летерма больше не являются ведущей политической силой Фландрии. Доминирование переходит от «бельго-скептиков» к радикальным националистам.
Для сравнения необходимо отметить, что еще в 2003 году, две националистические партии – «Влаамс Беланг» и Фламадский национальный альянс набирали вместе только 23 процента голосов. Сегодня эти партии собирают в сумме 34 процента, объединив под своими знаменами обломки националистического «Volksuni». На взгляд автора, Фландрия обладает более современной и гибкой, нежели Валлония, партийной системой, способной отражать интересы различных групп и инициировать необходимые политические изменения. При этом на фоне идеологически неконсолидированной Валлонии во Фландрии просматривается устойчивый консенсус между либералами, христианскими демократами и националистами «умеренного» и «радикального» толков по вопросу о будущем Бельгии – те и другие выступают за дальнейшую политическую и экономическую эмансипацию своего региона и последовательное ослабление федеративных структур вплоть до демонтажа единой Бельгии.
После поражения на весенних выборах во Фландрии либеральной партии «бывшего-нового» премьера Бельгии Г. Верхофстадта на пост премьера в результате коалиционных согласований был выдвинут лидер демохристиан И. Летерм, известный своей приверженностью идее налоговой реформы и курсу на усиление регионов с дальнейшим сокращением полномочий федерации. При этом демохристиане Летерма, как уже говорилось, выступают в коалиции с Национальным фламандским альянсом Барта де Вевера, приверженного идее создания Республики Фландрия и, по сути, транслирующего идеи праворадикальной партии «Влаамс Беланг» Филиппа де Винтера. Подобная политическая консолидация – еще один фактор доминирования фламандцев на уровне общебельгийской политики.
Политическая и социально-экономическая ситуация в Валлонии
Валлония в условиях многолетнего доминирования Социалистической партии (лидер – министр-президент Валлонии Элио ди Рупо) превратилась в своего рода фьеф (наследственное владение) партийных чиновников, манипулирующих пропорциональной системой выборов (проходной барьер – 5 процентов) и добившихся фактического элиминирования механизма разделения властей. В итоге в Валлонии сложился режим «социалистической партийной олигархии», опирающийся на идеологию «пувуаризма» и «популизма».
В составе современного парламента Валлонии депутаты распределяются по партийному признаку следующим образом: 3 – Эколо (Ecolo), 4 – Национальный фронт (FN), 20 – Валлонское движение обновления (MR, Дидье Райндерс), 14 – христианские демократы-франкофоны (СDH, Жоэль Милке), 34 – Социалистическая партия (PS, Элио ди Рупо).
Доминирующие позиции занимают социалисты Э. ди Рупо, которые монопольно представляют Валлонию, поддерживая линию на сохранение «единой Бельгии» путем уступок фламандским националистам. В то же время, благодаря заметной роли лидеров MR Д. Райндерса и валлонских демохристиан Ж. Милке, активно проявивших себя в деле защиты интересов франкофонов и в создании последнего коалиционного правительства Бельгии, партийный баланс постепенно начинает сдвигаться в пользу MR и СDH, что заметно в первую очередь в Брюсселе.
По мнению экспертов, слабостью валлонского (и шире – франкофонного) национального движения (если наличие такового вообще можно констатировать в качестве единой силы) являются:
1) его чрезмерная инфантилизация и фольклоризация;
2) эксплуатация изжившей себя идеологемы о культурном превосходстве франкофонов;
3) приверженность идее «бельгитюда» (бельгийского исторического и культурного единства), которая явно изжила себя в ситуации фламандской политической и культурной экспансии;
4) подход к «бельгийскому феномену» с позиций идеи «государства-нации» (в то время как оппоненты франкофонов заявляют о себе как о приверженцах «примордиального национализма» – более жизненной и популярной сегодня идеологии;
5) отсутствие реального консенсуса по вопросам стратегии и тактики между политическими силами, представляющими франкоязычную общину Бельгии;
6) ставка на слабые либо изжившие себя политические фигуры.
Но наиболее сложная ситуация для франкофонов сложилась в социально-экономической сфере. Валлония находится в состоянии многолетнего социально-экономического упадка, вызванного дискриминационной политикой бельгийских правительств начиная с 1950-х годов, чрезмерной бюрократизацией, «социальной» перегрузкой, отсутствием эффективного менеджмента и стратегии.
Так, с середины прошлого века начался прогрессирующий упадок валлонской угледобычи и металлургии. Этот эффект подкреплялся политикой министерства экономики, распределявшей инвестиции в развитии следующим дискриминационным образом: 66,1 процента – во Фландрию, 13,1 процента – в Брюссель, 20, 8 процента – в Валлонию.
В итоге современная Валлония экономически несостоятельна: при 32,5 процента населения она «дает» 46 процентов общебельгийской безработицы, тогда как ее доля в ВВП Бельгии составляет лишь 23,5 процента, в инвестициях – стагнирует на уровне 18 процентов, а в общем экспорте королевства - не превышает 16 процентов. С точки зрения общеевропейских стандартов, доход на душу населения, усреднено составляющий 100 в «Европе 15-ти», в Валлонии достигает показателя 77 при 106 во Фландрии. Прогрессирующими темпами растет безработица (особенно среди молодежи), деградирует социальная сфера, падает качество образования на всех уровнях 15 .
Потерпел провал «План Маршалла», предложенный в 2003 году региональным правительством Э. ди Рупо и состоявший в выделении пяти «полюсов» (аэронавтика и космос, транспорт и логистика, сельское хозяйство и пищевая промышленность, механическая инженерия, здравоохранение и фармакология), связанных между собой по сетевому принципу. В 2006 году ди Руппо попытался его модифицировать, объявив все валлонские коммуны «свободными экономическими зонами», но это вызвало у региональных экспертов еще больший скепсис.
Очевидно, что в отличие от процветающей Фландрии депрессивная и экономически слабая Валлония (даже в связке с Брюсселем, также находящемся на дотационном статусе) не в состоянии в случае получения независимости интегрироваться в структуры ЕС. Это обстоятельство обрекает ее сегодня на дальнейшие уступки фламандскому национальному движению и его лидерам, а завтра, в случае распада Бельгии – на неизбежную зависимость от финансовых чиновников Евросоюза.
Тупик федерализма и перспективы единой Бельгии
Что означает все происходящее для Бельгии? По мнению автора, можно говорить о следующем:
Вдохновленный идеями культурно-исторического и политического реванша фламандский национализм (в лице правых фламандских партий,), утвердив себя в качестве монопольно доминирующей политической силы во Фландрии и преобразовав под себя ее политическое и культурное пространство, приступил к решающему переделу сфер влияния в масштабах всей Бельгии и готовит демонтаж федеративных механизмов.
Федеративная реформа, начатая в 1970-е годы с целью сохранения единства федерации, привела к ослаблению политических позиций валлонов на уровне федеральной власти (подтверждением чему стали последние волюнтаристские действия депутатов-фламандцев в обще-бельгийском сенате). В результате представители Фландрии, занимающие руководящие посты на федеральном уровне власти, испытывая все большее давление со стороны «своих» праворадикалов, неизбежно пойдут на дальнейшее ослабление (и фактически — демонтаж) институтов бельгийской федерации.
Общебельгийские институты и символы власти крайне ослаблены и постепенно сводятся к «реликтовому» состоянию. С 1970-х годов в Бельгии отсутствуют общенациональные партии, король Альберт II (в отличие от своего действительно авторитетного в глазах всех бельгийцев отца Бодуэна) значительным политическим авторитетом не обладает, а федеральные институты, подверженные постоянным трансформациям, теряют свое влияние. В итоге продолжает разрушаться и общебельгийская идентичность.
Движение франкофонов Бельгии заметно уступает своим фламандским конкурентам в политической силе и пассионарности , и не в состоянии выдвинуть и противопоставить экспансивному национализму ясную стратегию как общебельгийского строительства, так и защиты культуры, языка и идентичности франкофонов.
В итоге активно продвигаемая сегодня Германией концепция «европейского федерализма» с учетом национально-региональной специфики (с постепенным ослаблением института национальных государств) 16 на уровне Бельгии берет верх над французской по происхождению идеей государства-нации, до последнего времени отстаиваемой валлонской общиной. Изначально являвшаяся продуктом идеологем ХIХ века, своим современным глубоким кризисом Бельгия подтверждает данную закономерность.
Как представляется, бельгийский федерализм как политическая модель исчерпал себя по трем основным причинам:
во-первых, расхождения между фламандской и валлонской (шире – франкофонной) общинами достигли такой глубины, что не могут быть урегулированы с помощью федеративных механизмов;
во-вторых, в результате политической и экономической экспансии Фландрии и нидерландофонов федеративная структура приобретает все более ассиметричный характер, что ставит ее на грань распада;
в-третьих, дальнейшее реформирование федеративной структуры Бельгии в сторону расширения прав регионов означает неизбежный демонтаж федерации с превращением ее в рыхлую конфедерацию с депривацией всех основных федеральных институтов, в чем объективно заинтересована фламандская сторона.
Каковы в свете всего описанного выше могут быть перспективы Бельгии? Здесь уместно вспомнить предложение лидеров франкофонов (Д. Райндерс, Р. Демотт) создать федерацию Брюсселя и Валлонии и «укрепить» Брюссель путем переподчинения ему муниципальных образований на его традиционной «периферии». Умеренные фламандские националисты (Open VLD, NV-A) активно продвигают идею административного переподчинения брюссельской периферии Брабанту, проведение референдума о судьбе Брюсселя, превращение последнего в город «трех языков» (фламандский, французский, английский). Более умеренные правоцентристские силы поддержали решение об институциональной реформе, трансформирующей Бельгию в конфедерацию на договорной основе. Однако ни один из заявленных подходов не означает решения бельгийского «ключевого вопроса», что дает известные козыри радикалам.
Предложение голландского националиста Геерта Вилдерса разделить Бельгию и провести во фламандских землях референдум о воссоединении Голландии и Фландрии пока не нашло широкой поддержки среди фламандской общественности 17 . В свою очередь, один из лидеров бельгийских франкофонов, глава собрания «Валлония-Франция» (RWF - RBF), депутат Европарламента Поль-Анри Гандебьен в своей опубликованной в 2006 году в Брюсселе книге «Бельгия: последняя четверть часа», считая неизбежным распад Бельгии вследствие дальнейшей экспансии фламандского национализма, призывает франкоговорящую общину готовиться к разделу страны с переходом Валлонии под юрисдикцию Франции и быть готовыми «забрать с собой» исторически и де-факто франкофонный Брюссель 18 .
Нет ясности, однако, будет ли готово к реализации данной цели движение франкофонов, до сих пор успевавшее лишь реагировать задним числом на нарастающую экспансию фламандского национального движения? И будет ли готова объединенная Европа противостоять натиску агрессивного этнонационализма от Косовской Митровицы до Антверпена, который, вырвавшись на свободу, способен разрушить существующую архитектуру государств и территорий?
От ответа на эти вопросы, по глубокому убеждению автора, зависит будущее не только Бельгии, но и самого «европейского проекта».